Портрет Пьетро Аретино, 1545
Портрет Якобо Страда. 1567-1568

	Кардинал Фарнезе, 1545
	Славянка, 1510

Возвратившись из Феррары, куда герцог Альфонсо пригласил его, как оказалось, не столько работать, сколько любоваться своими ста двадцатью пятью пушками, Тициан заперся у себя в мастерской, словно в монастырской келье.
Он все еще не мог привыкнуть к этим новым комнатам в Сан Самуэле, которые Синьория предоставила в распоряжение ему с помощниками. Просторное помещение с громадным окном, выходившим на Большой канал, и застекленным потолком было великолепно, но он не решался окончательно расстаться со старой мастерской в Ка'Трон, где привык чувствовать себя легко и свободно.
Новая мастерская показалась ему огромной. Сколько он пи перевозил туда вещей - скамьи, табуреты, стремянки, холсты, картоны, большой рабочий стол, кипы бумаги, - она все равно выглядела пустой. В конце концов, он свыкся с этим пространством, с запахом шероховатых побеленных стен, со зловонием, исходившим от канала во время отлива.
Картон с «Битвой при Кадоре» стоял па мольберте в хорошо освещенном месте. Тициану предстояло убедить Николо Аурелио в том, что эта работа всецело владела его мыслями, на самом же деле он успел пресытиться ею и глядел на нее отрешенно. Сенат, подстрекаемый, разумеется, рыночной торговкой Вальером, постановил выплатить ему триста дукатов - смехотворную сумму за созданное им грандиозное побоище лошадей и всадников, все величие которого ни один венецианский художник не отважился бы даже представить себе.
Тициан смотрел на картон. В сцене битвы была какая-то ошибка, но обнаружить ее не удавалось, и он ломал себе голову. Наконец не выдержал и, найдя пустяковый предлог, вышел из дому развеяться, навестить Пальму или Себастьяно. Однако в Сан Вартоломео у Риальто ризничий сказал, что мастер Себастьяно живет теперь в Риме. Пальмы тоже не оказалось. Тициану ничего не оставалось, как отправиться куда глаза глядят, и он, словно чужестранец, одиноко слонялся но городу, наедине со своими мыслями.
На длинной набережной Скьявони он наведался к плотнику дядюшке Фиги взглянуть на доски, специально распиленные для «Ассунты». Монах брат Джермано, заказчик, обладал тяжелым характером, был властным и нетерпеливым человеком. Подписав контракт и уплатив задаток, он стал требовать от Тициана непрерывной работы, всячески теребить его: то подсылал к нему служку с вопросом, привезли ли киноварь из Сирии, то другого с молитвенником, дабы художник черпал в нем вдохновение, изображая непростой сюжет вознесения Мадонны. Посланники проникали в мастерскую Сан Самулле, обнюхивали все углы, а после доносили отцу Джермано, что работой и не пахнет.
Дядюшка Фиги сдержал слово. Он пришел в Сан Самуэле со своими людьми и установил там готовую доску. Окончив работу, он уселся на скамью и спросил:
- Хороша?
Потом добавил: - Как подумаю, что вы покроете ее всю живописью, голова кружится.
Доска вертикально стояла прямо под верхним окном, и Тициана охватило чувство тревоги. Обширная деревянная поверхность и вправду вызывала головокружение. Предстояло каким-то образом разместить на ней крупные фигуры, в экстазе созерцающие Марию, которая в окружении ангелов возносится к небесам. Он взял кресло и поставил его как обычно, когда хотел поразмыслить, в дальний угол мастерской. Именно там к нему приходили хорошие мысли и ничто не мешало обдумывать их как следует.
Однажды утром, когда он сидел в своем кресле, в дверь постучали. Это был возвратившийся из Рима Себастьяно Лучани. В руках он держал свернутые в рулон бумаги. Просиявший от радости Тициан приветствовал его громким «Виват! Виват!», однако, чтобы не показаться нетерпеливым, делал вид, что не замечает рулона. А Себастьяно, который имел привычку, увлекаясь, говорить сразу обо всем, с порога бросился пересказывать римские новости вперемешку с историей о своей ссоре с Рафаэлем и очень живо изобразил все в лицах.
Тициан сидел словно в театре на комедии: вот Себастьяно в монашеской одежде, а вот Рафаэль на лесах, в зале, где фреска «Пожар в Борго», перегнулся через перекладину и кричит, дрожа от бешенства:
- Хватило наглости состязаться со мной, делать «Преображение»?
- Меня пригласил кардинал Медичи, чтобы я написал для него «Воскрешение Лазаря».
- Вы - венецианская сводня, лизоблюд!
- Какая учтивость!
- А вы там все такие, коновалы!
Вокруг толпились помощники и подмастерья. Бастьяно передавал их разговор с большой точностью: подобный язык и в самом деле был присущ несдержанному и вспыльчивому Рафаэлю. По его словам, римский художник обучал мастерству своих помощников - Джулио и богохульника Пенни. Не переставая говорить то об одном, то о другом, Бастьяно бережно вытянул из рулона несколько листов и стал повествовать об опасностях, подстерегавших его, когда он входил в расписанные Рафаэлем станцы и при свете фонаря перерисовывал детали «Афинской школы», а также отдельные фигуры еще незавершенного «Пожара».

стр 1 » стр 2 » стр 3 » стр 4 » стр 5 » стр 6 » стр 7 »

Рекомендуемые сайты:

• 

Никола Поцца. "Биографическое исследование жизни и творчества Тициана Вечелио". Содержание