Распятие, 1555
|
|
Взятие Христа
под стражу, 1575
|
|
|
Распятие, 1558
|
|
|
|
Бичевание
Христа, 1560
|
Никола Поцца. "Тициан Вечеллио"
Чечилия и Тициан
Новый дож Антонио Гримани, восьмидесятисемилетний старик, избранный 7 июля 1521 года, имел множество заслуг и грехов. Венецианцы уже успели забыть, как, будучи адмиралом Республики, Гримани в 1499 году допустил поражение своего флота в битве с турками при Лепанто, но с иронией вспоминали о том, как в 1493 году он купил за двадцать пять тысяч дукатов кардинальскую шапку для своего сына Доменико.
Когда в Венеции узнали, что флаг неверных вознесся над Патрасским заливом, Сенат назначил новым адмиралом Марко Тревизана, приказав ему арестовать Гримани, заковать в цепи и переправить на малой галере на набережную Скьявони для всенародного судилища.
Здесь ждал его в кардинальских одеждах сын Доменико со словами утешения. Однако собравшаяся на набережной разъяренная толпа помешала Гримани ступить на берег, встретив его градом камней.
Уже спустилась ночь, и мол опустел, когда Гримани, гордо выпрямившись, с презрительным выражением лица, в сером плаще, коротких пурпурных шароварах и с обнаженными закованными в цепи ногами сошел с галеры и был доставлен в Совет Десяти, откуда препровожден в тюрьму при Дворце дожей. Там он провел, как и всякий осужденный венецианец, несколько месяцев. С ним беседовали члены Совета Трех, допрашивали прокураторы Суда Сорока. Все это тянулось с зимы до самого лета 1500 года. Гримани энергично защищался от обвинений в непростительной халатности и низких намерениях.
Он много говорил о смелости турок, об их дисциплине и морской сноровке, об их вооружении; объяснял, как устроены их быстроходные корабли, как крепятся и какую форму имеют паруса, в каких местах на борту расположены орудия.
Наконец, подробно описал битву с вражеским флотом и столь уверенно и красноречиво изложил причины поражения венецианцев, что судьи, намеревавшиеся было обезглавить его, вынесли приговор о ссылке на остров Керсо; в 1500 году будущего дожа высадили на этом острове и оставили в рыбацком доме.
Старый морской волк, он был искушен в мореходстве, и спустя несколько месяцев, не колеблясь, при первом же удобном случае вышел на галере в открытое море, проделав путь от острова Керсо до Рима, где нашел убежище в доме своего сына-кардинала. Там он приложил все усилия, чтобы примирить папу с Венецией в Камбрейской войне. В этом была его большая заслуга. Узнав, что приговор отменен, он предстал перед Сенатом и в 1510 году был назначен прокуратором.
Истории подобного рода о Гримани, подогреваемые его избранием на новую, высочайшую должность, передавались из уст в уста среди венецианцев, всегда готовых поверить любым слухам о новом доже, который, несмотря на свой почтенный возраст, а может быть, именно благодаря ему оказался личностью, способной в те трудные годы направлять политику Венеции; старый, многоопытный лис, умный и сдержанный, умеющий при необходимости пустить в дело зубы и когти.
Когда Тициан явился по вызову в Сенат, его приятно поразила худая, словно высохшая фигура дожа, широкая, уверенная походка и радушное обращение. По-дружески уединившись с Тицианом в одной из комнат, Гримани стал расспрашивать художника о «Битве» и, посмеявшись над страстью чиновников к писанию бесполезных писем, угостил его добрым кипрским вином. Отпивая понемногу уже из третьего стакана, Тициан выслушивал саркастические высказывания дожа о недостойных деяниях Льва X и одновременно быстрой рукой набрасывал в своем альбоме тонкие грозные черты похожего на маску лица, стараясь ухватить безумный блеск в маленьких голубых глазах.
Нескольких сказанных старым правителем фраз оказалось достаточно Тициану, чтобы понять то, чего до сих пор никто не мог объяснить ему, например, вопрос о торговле индульгенциями в Германии. Его даже не возмутило поведение папской курии и немецких курфюрстов. Когда прощались, лицо дожа вновь приняло угрюмое выражение, но он тут же подмигнул и произнес:
- Изобразите меня таким, какой я есть, и молчок. Бог в помощь, сын мой.
Тициан с жаром взялся за официальный портрет дожа, предназначенный для дворца, и приготовил несколько полотен. Сделав первый набросок, он сразу же принялся за второй, сгорая от нетерпения наконец увидеть, как старик выходит из полутьмы и замирает у стола, словно жрец в своем высочайшем одиночестве. Встречаясь с дожем, он пытался хорошенько запомнить, как блестят его зрачки в костистых увядших глазницах. И рисовал, и рисовал под непрекращающиеся рассказы о плачевных делах папы. Впрочем, говорить о плачевном состоянии бездонного сундука, каковым являлась церковь, казалось ему явным преувеличением. И, кстати, Тициан не услышал от Гримани ни единого слова о творениях Рафаэля или Микеланджело.
Он вышел из мастерской с желанием скорее очутиться подле робевшей в его присутствии Чечилии. Ему стоило больших усилий не выдать своих чувств к ней, чтобы ничего не заподозрил брат, уверенный, что девушка находится под его надежной защитой в их доме. И отгоняя от себя назойливые мысли, он не упускал случая обойтись с ней строго, даже по-хозяйски высокомерно.
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
|
