Мученичество Святого Лаврентия, 1567
|
|
Благовещение, 1562-1565
|
|
|
Троица во Славе, 1552-1554
|
|
|
|
Похищение Европы, 1559-1562
|
Никола Поцца. «Тициан Вечеллио»
Помпонио
Закончив «Святую Троицу», выполненную в светлых, ярких тонах, дабы император привыкал к небесному сиянию, и отослав королеве Марии картины на сюжеты легенд о Сизифе, Тантале и скованном Прометее, художник вновь обратился к «Мученичеству святого Лаврентия». Однако работать по-настоящему не удавалось. Архиепископ Кристофоро Мадруццо, главный делопроизводитель Тридентского собора, готовился вот-вот принять кардинальский сан и потому настойчиво требовал скорейшего окончания своего портрета. Тициану пришлось заняться этим заказом и изобразить будущего кардинала в матово-черной одежде на фоне кроваво-красной занавеси. Так посоветовал папский легат в Венеции Людовико Беккаделли, который удостоил Тициана визитом в мастерскую на Бири и обещал
устроить протекцию при дворе Юлия Ш. Пришлось снова на время укутать «Мученичество» в большую холстину: не хотелось давать повод к кривотолкам. Ему сообщили, что и без того Тридентскнй собор осуждающе высказывался о новых веяниях в живописи.
Он стал называть это укутанное полотно своим «мученичеством» и даже поссорился с Массоло и монсиньором Коломбой, которые явились в мастерскую без предупреждения, к тому же раньше срока, и стали нести такую невообразимую околесицу, какой никогда дотоле не приходилось слышать из уст священнослужителей и заказчиков.
Ну, понятное дело: с его полотен исчезли прекрасные формы, изящный рисунок и нежные цвета, доставлявшие им в прежние времена столько радости. Но разве «Мученичество» могло кого-нибудь радовать? Оно состояло из тьмы, пронизанной вспышками огня, проникавшего в глубину и создававшего единственно правильное освещение различных тел и предметов. Этой работой Тициан дорожил как никакой другой прежде, и монсиньору Коломбе вместе с Массоло придется набраться терпения и ждать того дня, когда он раскроет для себя тайну этого освещения, которое до него никому не удавалось на холсте. И пусть не беспокоятся: если работа придется им не по вкусу, он уступит «Мученичество» принцу Филиппу. Тот будет несказанно рад и заплатит достойно своего величия.
«Мученичество» привело в замешательство не только монсиньора Коломбу и Массоло. Джироламо Денте и помощники никак не могли постигнуть особенности этого ночного костра и позолоты его отблесков на разгоряченных телах; они попытались выполнить небольшую копию, но получилось нечто удручающее.
Аретино, приглашенный в Бири (Тициан хотел было пригласить заодно и Сансовино, но подумал, что лучше не надо), погрузился в созерцание «Мученичества» с дотошностью прокурора; он кружил, расхаживал по комнате, вставал то справа, то слева, отступал назад, прищуривал глаза, и вдруг Тициан понял, что друг уже не тот, что прежде. Жирные плечи и отвисающий живот старили его, придавая смешной и уродливой вид.
Наконец, усевшись, Аретино воскликнул, что эта изображенная на щите ночь была самой страшной и кровавой из всех, которые ему когда-либо доводилось видеть; казалось, будто чувствуешь запах паленого. Тициан, смеясь, ответил, что единственная «ночь», которую тот мог видеть до того, принадлежала кисти Джорджоне и называлась «Святой Иероним при луне», ее сожгли вместе с прочими картинами офицеры санитарной службы во время чумы 1510 года. И добавил: «Это, друг мой, лишь первая «ночь», вам доведется видеть и другие. Все только лишь начинается».
Тициан говорил с веселой угрозой в голосе. В восклицаниях Аретино ему почудилось что-то ненастоящее; и пока тот изливал на «Мученичество» свое красноречие, художник слушал его одним ухом. Затем, желая проверить свои подозрения, показал писателю портрет Кристофоро Мадруццо. Перед этой торжественной, напыщенной фигурой Аретино пришел в восторг, и Тициан порадовался про себя, что не свел вместе с ним Сансовино.
Все лето «Мученичество» было закрыто холстиной. С наступлением первых жарких дней Тициан поручил Джироламо следить за работами в мастерской, дал ему и помощникам необходимые указания и, распрощавшись с друзьями, послал письмо Аретино. Он уезжал в Кастель Роганцуоло вплоть до наступления ноябрьских дождей. Однако в конце сентября возвратился в Венецию, но видеть никого не захотел. «Мученичество» по-прежнему стояло закрытым в углу; он столько раздумал о нем в отъезде, что теперь ощущал разочарование.
Время от времени ему приходилось отвлекаться от своих фантазий и возвращаться на землю. То Лавиния сообщала ему, что Джулия Фестина, женщина из Риальто, куда-то пропала, и просила отца послать Джироламо, у которого были знакомые повсюду в Венеции, на поиски толковой служанки; то являлся священник церкви Сан Канчано с жалобами на недостойное поведение Помпонио, вызывавшее нарекания прихожан. Тициан, успевший к тому времени забыть предостережения дона Антонио Капоморо, отвечал, что выходки сына не так уж страшны, и, приводя десятки доводов для его оправдания, удивлял священника своей неосведомленностью. Он забыл и о его прежних проделках четырехлетней давности, когда даже Аретино пытался повлиять на юношу, убедить его учиться.
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
|