Любовь земная и
Любовь небесная,
деталь, 1514
|
|
Адам и Ева, 1550
|
|
|
Любовь земная и
Любовь небесная,
деталь, 1514
|
|
|
|
Диана и Актеон,
1556-1559
|
Никола Поцца. "Тициан Вечеллио"
Аретино в Риальто
Подошел герцог, продолжал Аретино, и, с трепетом поцеловав его, молвил: «Просите о любой милости, какая в моих силах». Джованни отвечал: «Прошу одного: любите меня после моей смерти. А теперь пришлите Козимо».
Привели маленького сына; отец обнял его и, поворотившись к герцогу, попросил: «Обучите его быть смелым и справедливым. На вас оставляю. Лига победит». Так они разговаривали, продолжал Аретино. Наступила ночь, и ночью я читал вслух стихи: ему хотелось забыться в поэзии. Он попросил о соборовании, потом сказал: «Не хочу умирать в этих тесных стенах, весь в повязках и крови. Вынесите меня на улицу». Тут же приготовили походную лежанку на траве, и едва тело его коснулось постели, как он уснул вечным сном.
Тициан перекрестился. Рассказ подкупал своей глубочайшей искренностью и прямотой. Писатель продолжал свое волнующее повествование о стоической доблести Джованни.
О дворах и доблестных людях Аретино говорил с таким красноречием, какого Тициан дотоле не слыхивал. Его поражала широта и смелость идей Аретино, фантазия, форма и самый способ изложения мысли, совершенно непривычный венецианскому уху; хотелось узнать, где писатель овладел этим стилем: во время ли торжественных празднеств при папском дворе или общаясь с кардиналами; у Браманте ли, у Рафаэля? Или, может быть, у Микеланджело, о могучем ораторском таланте которого столько рассказывал Бастьяно Лучани. Одним словом, величественная речь Аретино проникала в душу. Становилось понятно, что этот человек способен многому научить и друзей и врагов, сильных мира сего, монсиньоров и писателей.
За окном тоскливая изморось окутывала дома, короткие порывы ветра сметали мусор с опустевших рыночных улиц, с блестящих от дождя прилавков и навесов стекали на землю капли воды.
- Люблю сентябрьское ненастье, - сказал Аретино, подойдя к окну. - А еще лучше снег. В такую погоду хорошо сидеть дома, жарить мясо на вертеле и макать хлеб в горячий жир. Вы, Тициан, непременно придете ко мне, и мы устроим вместе что-нибудь подобное. Вы станете нашим другом. Сансовино жаждет с вами познакомиться. Откупорим мои бутылки с добрым вином из Греве и Луккезии да потолкуем о наших делах и о долге властей перед искусством. Им нужно растолковать, что потомки гораздо охотнее запоминают творцов и созидателей, нежели мастеров от политики и войны, и
если выбирать, то лучше облагодетельствовать музыканта, художника или создателя музыкальных инструментов, нежели какого-нибудь ландскнехта; что хорошее стихотворение стоит несравненно больше церковной проповеди, что лучше показать моего
«Марескалько», чем устроить процессию с мощами святого Георгия.
Он понизил голос, словно опасаясь посторонних ушей.
- Нужно иметь дело с синьорами, - говорил он, - знать их слабости и не бояться их, даже когда они повышают голос, угрожая лишить вас милостей, потому что они гораздо больше лают, чем кусают. А если чувствуете, что собираются укусить, смело пускайте ядовитые стрелы. Синьоры ревниво заботятся о своей репутации. Им хочется казаться великими, щедрыми, милостивыми, преданными, добродетельными. А вы распускайте слухи о том, что кто-то из них впал в немилость у папы, что против них замышляются войны и набеги, что их деревни разграбят, а города разрушат. Ничему так не верят, как клевете. Их трусливые и глупые канцелярии сразу же примут это за чистую монету. - Он хохотал, обнажая клыки. -
Что касается папы, то с ним нужно дружить, так же как и с кардиналами: показывайте им свою преданность, но ни в коем случае не доверяйте им. Церковь - огромная меняльная лавка, где в потоке золотых монет и процентов утонула божественная сущность Христа. И не знаю, отыщется ли она когда-нибудь. Но все мы исправно делаем вид, что она не утрачена.
Он отошел от окна и, вплотную приблизившись к Тициану, с жаром продолжал:
- Не нужно было пророка Исайи, чтобы предсказать, что станет с Римом, когда его разграбят ландскнехты. Мне знакомо варварство северян, я читал проповеди брата Лютера. Его сограждане, подстрекаемые им, разъярились против Рима и папы. Я сразу понял, чем пахнет, и поспешил укрыться в Мантуе; потом устал и захотелось спокойно пожить в Венеции под охраной ваших законов и светлейшего дожа, который обеспечивает мою свободу. Подумать только! Ему удалось примирить меня с папой Климентом! «Вы не будете ни говорить, ни писать о папе, - сказал мне дож, - и увидите, как гнев его против вас уляжется». Я ответил ему, что ради свободы, коей наслаждается
Республика, навечно отрекаюсь от римского двора и избираю Венецию своим неизменным прибежищем на все годы, что мне остается прожить. Ибо здесь измена не остается без наказания, пристрастное покровительство не искажает закона, а жестокость куртизанок не встречает веры и поддержки. Здесь не верховодят распутники и миньоны, нет воровства, не учиняют насилия над мирными гражданами и не убивают дворян.
стр 1 »
стр 2 »
стр 3 »
стр 4 »
стр 5 »
стр 6 »
|
